Спирт нужен всем и везде. Даже в таком суровом и строгом учреждении, как Симбирский Губернский Революционный Трибунал¹. Поэтому заведующий его хозяйственной частью Иван Андреевич Полунин 31 марта 1919 года на городском винном складе приобрел четверть (чуть больше 3 литров) денатурированного спирта, необходимого исключительно для чистки пишущих машинок. На следующий день он принес бутыль в канцелярию и поставил в свой шкаф, замаскировав для надежности куском материи и бумагой. А когда, через день, к Полунину обратилась секретарь коллегии обвинителей с просьбой дать ей немного спирта, чтобы почистить машинки, завхоз обнаружил, что бутыль в шкафу пуста, о чем и сообщил просительнице.

Следствие началось с допроса курьера гражданского отделения и по совместительству сторожа Федора Васильевича Васильева, дежурившего в помещении примерно в то самое время, когда, предположительно и пропал спирт. Курьер рассказал, что часов около пяти вечера второго апреля, проводив членов и секретаря Трибунала, а также самого товарища Комиссара Иванова, и заперев за ними парадную дверь, он отправился было к себе в дежурную комнату, что на первом этаже, где поспел самовар, да вспомнил про чайник, и стакан. За ними надо было идти наверх, в канцелярию. Поднявшись на второй этаж, Васильев обнаружил, что двери в один из судейских кабинетов и регистратуру открыты. А ключ, которым запирались оба помещения, торчит в замке. Заглянув внутрь, курьер увидел распахнутые настежь дверцы канцелярского шкафа, при этом никого из служащих в комнате не было. Однако это Васильева не удивило. «Опять где-то собрались в карты играть», – подумал он и отправился в канцелярию гражданского отделения. Дверь и тут оказалась незапертой, а внутри сторож застал регистратора Поздышева, совавшего что-то себе за пазуху. И это «что-то», по словам свидетеля, подозрительно позвякивало. Точ в точь, как стеклянные бутылки.

«Я так.., я на минутку… Сейчас уйду…», – засуетился регистратор.

Выпроводив припозднившегося служащего и заперев за ним все двери, Васильев взял стакан и чайник, спустился в дежурную комнату и, наконец, приступил к чаепитию.

Примерно через полчаса Поздышев вернулся и попросил ключ от регистратуры. После короткого препирательства (иначе, какой же без этого вахтер?), он снова поднялся наверх. Спустя минут пятнадцать, так и не дождавшись возвращения регистратора, Васильев решил все-таки проверить, что он там, наверху, делает. Однако, поднявшись, никого больше в помещении не застал, Регистратура на сей раз оказалась заперта, а ключ висел там, где его всегда прятали – на гвозде под скамейкой.

Убедившись, что все в порядке, Васильев вернулся к себе в сторожку, где и пробыл до самого утра.

«Я Поздышева тогда не задержал, потому что подумал, что он пришел лечиться от венерической болезни», – оправдывался позже Васильев. А еще он вспомнил, что некий Федор рассказывал, будто накануне подозрительный регистратор до копейки проигрался. Но, тем не менее, в тот вечер у него якобы видели 250 рублей! В общем, все один к одному.

Алексей Васильевич Поздышев – двадцатилетний холостяк, сначала от всего отпирался, но, в конце концов, под давлением улик, краснея и заикаясь, сознался. Однако совсем не в краже спирта.

В тот вечер, второго апреля часов около пяти, когда занятия в Трибунале уже закончились, он через парадный подъезд вошел в здание, но отправился не к себе в регистратуру, а незаметно проскользнул в уборную, а оттуда, через черный ход – на улицу. Там он встретился с поджидавшей его некоей Надеждой Утеевой. Тем же путем, через нужник парочка вернулась в здание, поднялась в канцелярию гражданского отделения, где и состоялся скоротечный процесс. Но не судебный, а интимный. Или, как назвал его Поздышев «акт полового совокупления». Затем дама тем же путем вышла на улицу, а кавалер задержался, «чтобы оправиться». Видимо, в этот момент его и застал сторож.

Придя в себя и покинув место услады, регистратор вдруг обнаружил, что забыл там свои перчатки. Пришлось вернуться. Однако ключа в условленном месте не оказалось…

Но никакого спирта он не брал и ничего про него не знал. Как и адреса барышни Утеевой. Поэтому Губернский уголовный розыск получил задание немедленно оную отыскать. Но, видимо, так и не нашел. Во всяком случае, больше никаких сведений о ней в деле нет.

Спустя неделю, 10 апреля 1919 года Судебно-Следственная Комиссия при Губернском Революционном Трибунале, «рассмотрев дело о бывш. регистраторе Губер. Отдела Юстиции Алексее Васильеве Поздышеве, обвиняемом в хищении из шкафа канцелярии Трибунала денатурированного спирта и в гнусном поступке совершения полового акта в здании Гражданского Отделения с девицей Утеевой и, принимая во внимание, что гражданин Поздышев совершил два тяжких преступления, и есть основание предполагать, что он может скрыться от следствия и суда», Комиссия постановила подвергнуть обвиняемого «личному задержанию и препроводить в губернскую тюрьму».

Там герой-любовник и провел следующие три недели в ожидании суда, который состоялся в канун Первомая - тридцатого апреля. В этот день Губернский Ревтрибунал признал Поздышева виновным в краже спирта и в безнравственном преступлении, лишил его всех политических прав и приговорил к общественным принудительным работам на пять лет с возможностью оказаться в тюрьме на тот же срок, в случае, если в период отбывания наказания, осужденный совершит какое-либо новое преступление².

А спирт так и не нашли.

* * *

В отличие от юного судебного регистратора, ответственный Секретарь Губкома ВКП(б) товарищ Шмаков в вопросе взаимоотношения полов, по углам не прятался и через сартиры не шмыгал, а действовал с партийной большевистской прямотой – он просто приказал помощнику коменданта Дома Свободы³ тов. Прокофьеву прислать к нему одну из сотрудниц по фамилии Суханчук на предмет прислуживания Шмакову лично. «Например, готовить для него все, что он прикажет». Но, учитывая то, что ответственный партийный работник желал иметь при себе не просто прислугу, а совершенно конкретную женщину, скорее всего, интересовала она его не только как кухарка. Однако идти в персональные служанки та категорически отказалась, заявив помощнику коменданта, что поступила исполнять обязанности прислуги в упомянутом доме, а не у товарища секретаря Губкома лично.

– Ах, так! – Взвился видный Симбирский большевик, услышав ответ в пересказе Прокофьева. – Тогда передай ей, чтобы получила расчет и катилась на все четыре стороны! Да, и не забудь отобрать у нее все, что ей выделил Губком!

Однако Сухапнчук оказалась не робкого десятка. Увольняться сама она категорически отказалась и пригрозила в случае освобождения от работы «по статье», пожаловаться в Союз домашней прислуги.

Но и товарищ Шмаков, что называется, закусил удила, распорядившись, чтобы непокорная женщина работала сверхурочно – ежедневно с 5 до 10 час. утра ходила бы куда-то на Покровскую улицу за молоком для членов РКП.

Чем закончился этот «служебный роман» не известно. А знаем мы о нем из анонимного «доклада», поступившего в Губернский комитет ВКП(б) 16 декабря 1920 года.

Кроме злоключений гражданки Суханчук, автор послания описывал и весьма свободные нравы, царившие в Доме Свободы. «Дети сидят голодные, а члены Губкома, как то тов. Шмаков пьют чай с молоком, обливаются по горло, и так же еще среди членов РКП происходит пьянство, как то несколько раз тов. Евтов, как Комендант Дома Свободы был замечен в пьяном виде. Рабочие Дома Свободы приготовляют им разные пирожки и жарят и варят мясо и т.д.,– возмущался аноним. – При Иосифе Варейкисе (служил председателем Гукома), и при нем был организован клуб РКП. Но когда тов. Варейкис уехал из Симбирска, недолго продержался клуб РКП, он скоро прикрылся. Тогда заведующий клубом тов. Цыганков отдал все продукты завхозу тов. Евтову, коменданту Д.С., которые пошли в их пользу. Стало печь и жарить и вариться все это, что было выписано для клуба, было все провалено в пропасть, и также была выписана разная мебель, как то – зеркала и всякая мягкая мебель из городского ломбарда тоже ушла в ту же пропасть

Прошу этот доклад не смешивать с личными счетами и также снять пятно общественного упрека по адресу РКП»⁴, – заключил свое разоблачительное послание неизвестный автор.

Был ли дан ход этому «докладу» тогда, сто лет назад, не известно. Во всяком случае, никаких документов на этот счет пока не обнаружено. Поэтому доподлинно не известно, насколько достоверными были изложенные в нем сведения.

Что касается автора анонимки, то с большой долей вероятности можно предположить, что ее написала та самая Суханчук, отчаявшаяся победить в неравно схватке с товарищем Шмаковым. И можно лишь надеяться, что Союз домашней прислуги ее в обиду не дал.

1^ В 1919 году размещался на втором этаже здания, на углу Гончаровской и Дворцовой улиц, напротив так называемого «Кривого дома».

2^ ГАУО Ф. Р-125, оп. 2, д. 96 .Л. 2, 3 об., 8 об., 9, 13, 17,20,51.

3^ До революции 1917 года – дворец Симбирского губернатора. После революции здесь размещались различные учреждения, в том числе, Симбирский Губком РКП(б). Находился между Дворцом Книги и Карамзинским садом. Снесен в конце 60-х годов.

4^ ГАУО Ф Р-200, оп. 4, д.13, л.2.

Владимир Миронов